Боги с Родины. 3 книга трилогии - Святослав Лаблюк

Что-то трагическое чувствовалось в воздухе. Было понятно, для чего, куда людей ведут. Закончился их век?

Машины не было на месте, и водителя,….

Он понял, – что попал в другое измерение, нежданно и негаданно. Что это было, знать не мог, – прошлое или параллельное, но понимал одно, – идёт война. Убитые, на льду лежащие, были евреями по виду. – Скорей всего, переместился в прошлое? – Война Великая Отечественная.

– И полицейские назвали их жидами…, догадку подтвердил свою. Ноги несли за ними следом, сами.

На улице не видно никого. Стараясь, чтобы не заметили, держался от колонны вдалеке, прячась в сугробах, за деревьями.

Услышав шум, упал, сбоку дороги, за сугроб. Мимо него в санях проехали, два офицера с кучером, один похож на Мандрика из Чашникского РОВД. Второй, – на Кузнецова, – зама МЭРа из Ростова. Кучер был парень молодой, очень похожий на пенсионера, живущего невдалеке строительства моста. – Бывают же такие совпадения? Или увязаны между собою сущности по образу?

Не понимая и, боясь, – увидеть могут, плёлся, за санями во след. За хутор выйдя, видел что колонна стала, в толпу сгрудилась, ожидая бед. Идти было опасно дальше, лишь местность голая, не спрячешься нигде.

Остановившись, наблюдал со страхом, не спрашивая, почему попал он в это время, жалея тех людей, страдая, что убьют их, всех, прекрасно понимая, что сделать ничего не может. Не помешает, той расправе.

С собою офицеры привезли лопаты и ломы, чтобы копали сами для себя могилу, – евреи, на смерть обречённые. Земля промёрзла и, не поддавалась, евреев отогнали, раздались взрывы.

– Взрывают мерзлоту гранатами, чтобы потом легче копать, Артём, немного удивился. Пожалели?

Когда, могилу выкопали – общую, евреи, их всех заставили раздеться наголо, и вниз спуститься – в яму. Мороз – не меньше минус двадцати по Цельсию, Артём горел от ужаса. На лбу пот выступил обильно, и по лицу струился.

Люди ложились группами на землю в яме. Слышались выстрелы. – Стреляли. Детей кидали в яму, плачущих, – живыми. Расстрел продлился – полчаса, не больше. Для подстраховки или развлечения, гранату бросили, когда стрелять закончили.

Засыпали землёй убитых в яме, – кучер с полицейскими.

Забрав одежды часть, лопаты и ломы, уехали обратно офицеры, а полицейские, присели на одежду, оставшуюся после офицеров и, весело смеясь, обильно пили из бутыли, закусывая салом, хлебом, бульбой.

Хотелось выскочить наперерез телеге и…, понимал Артём, что это глупость, сжав кулаки, вслед плюнул, проехавшим, мимо него, похожим сущностям, – нелюдям.

Вскоре, в подвыпившем, прилично, состоянии, хвалясь друг перед другом, – кто сегодня – больше расстрелял, прошли мимо него четыре полицейских, предполагая – видное вознаграждение, за труд их, выделят фашисты, ещё – кроме одежды.

– Четвёртую колонну расстреляли. Всего жертв, – около двух тысяч. – сорок второго года, 12 февраля. Хутор Трелесино.

Так как темнело, было возвращаться легче.

Он понимал, что в прошлое попал, не думал в Чашники входить, идти к Петровне, куда идти, не знал. Осталось лишь залезть под мост, возможно, не замёрзнет; обратно попытаться, возвратиться. Вдруг, повезёт, получится.

Дойдя к мосту, залез вмиг, под него, присел на том же месте, где услышал – крик, выстрелы, стал ждать, не зная, что при этом должен делать. Но, сколько он не ждал, всё, как и было – оставалось. Он очень сильно был напуган и, понимал, что ситуация попала в безысходность. Это сильней пугало.

– Я в этом времени, так и останусь? – Испуганно он думал, озираясь, по сторонам, затравлено, словно ища, что мог забыть он, растерявшись.

Не радовала перспектива, остаться в этом времени. Вступила ночь в свои права. Но под мостом, как и вокруг него, было светло – от света звёзд на небосводе. Мороз усиливался, а Артёму – жарко, испарина на лбу собралась в капли, глаза залила. Сбросил он фуфайку, и вылезти хотел из-под моста. В этот момент, слова водителя услышал:

– С тобой беда не приключилась? Что-то ты долго под мостом сидишь, мне, как бы на обед, уехать надо. Ты там, не спишь?

Дыхание перехватило. Он пулей выскочил из-под моста с радостным криком, – вернулся я, вернулся! Поехали быстрей отсюда!

Водитель, на Артёма посмотрел, не понимая, что произошло.

Артём в машину заскочил вперёд водителя и, повторил ещё раз шесть, – вернулся!

Не выдержав, он рассказал, что «видел» под мостом, в лице водитель, изменившись, тихонько прошептал:

– Подробно очень описал 12 февраля сорок второго года. Мне шёл тогда шестнадцатый годок, жил я в Трилесино. Возле Заречной Слободы, недалеко от нас находится могила братская еврейская.

Чашники, – поселение евреев, с средних веков, и в КВЛ и, перейдя к России, таким осталось. Лишь пятая часть, – не евреи, всего евреев, – до трёх тысяч.

Эвакуация не проводилась. Наоборот, все две недели – 13 дней, с начала объявления войны до оккупации местечка, власти предупреждали – каждого, оставившего место, – ждёт неминуемый расстрел [10].

Сыграла роль их отдаленность от крупных населенных пунктов. Шоссе Минск-Витебск, стороной обходит, и линия ж/д дороги, не заходит. Поэтому, никто не знал, что было в Польше, никто не представлял – масштаб террора, антисемитизма.

Евреи в Чашниках компактно жили в центре (местечка [11]), там их оставили в своих домах. Евреям запрещалось навещать друг друга, общаться с белорусами – соседями и, подходить к окраине.

В первые дни фашисты, у тех, что было, всё почти забрали, а в сентябре подчистили вчистую.

Не только немцы, полицаи, грабили евреев и местных часть, попользовалась ими, ведь это было безнаказанно. Мальчишки издевались над старухами, кидали камни в окна, били стёкла. Они прекрасно понимали, – евреи не пожалуются… И, понимали, что евреев расстреляют… Так что евреи, от мальчишек, и не отбивались.

Использовали их на самых грязных принудительных работах – расчистке улиц, резке шпал и, заготовке торфа. Старые женщины выщипывали травку с тротуаров, а надзиратель-немец избивал их плеткой. Шпалы, песок и воду, – тяжести, таскали лишь евреи, в телеги впряженные, вместо лошади.

Командовал евреями, назначенный насильственно – еврейский староста – Черейский, бывший завхоз больницы местной, знавший язык немецкий.

В первый же год войны, перед зимой, фашисты выдавали премии, – махорки по две пачки, за убитого еврея – неважно, взрослого, ребенка.

5

Нашлось немало добровольцев. Немцам пришлось – в 2 раза уменьшить премию, но это не уменьшило «охоту».

В начале февраля сорок второго года, трудоспособным приказали – собраться вместе, для работы. Собралось 200 человек, их повели к Заречной Сло'боде Прозе'млянского сельсовета. Когда переходили по мосту через Ульянку, по ним стреляли полицаи.

Чтобы скорей мучения закончить, бросались раненые вниз, с моста, где их достреливали – не разбившихся.

12 февраля сорок второго года, с утра, послали немцы – группу молодежи, дороги чистить, – перемёты снега в деревне Ко'пцевичи. А оставшимся евреям к 16.00 собраться повелели в центре – в Доме культуры, бывшей церкви, (костеле – ранее). Евреи поняли, что их там ждет. Многие не пришли, в назначенное время. И, полицаи окружили улицы, их выгоняя из домов, к Дому культуры. Тех, кто бежать пытался, сразу убивали. Из неевреев, никого из Чашников не выпускали, и выходить на улицу всем неевреям запрещали.

Памятник убитым евреям из гетто в Чашниках. Установлен в деревне Заречная Слобода.

Затем произошло, что видел под мостом.

Артём увидел слёзы, – льются. Прекрасно понимая – он вышел из машины, не в силах видеть слёз мужчины.

Жалел, что рассказав, напомнил горькое несчастье.

Глава 4. Василий из деревни Должица

В эту субботу не искал он превосходства. Парильщики его не узнавали и, удивлялись, – жар не нагнетает и, слишком тихий, видно, приболел.

Залез на самый верх, где жарче, ждал «парильщика». Хотя тот говорил, что парится здесь постоянно, не встретился Артёму больше в бане. Сколько не ждал….

Напарившись, он заскучал, к тому же захотелось кушать, на свежий воздух, выйдя. Пройти не мог, вдали от ресторана. Тот находился за углом, – за баней. Открыт, по времени, – с семнадцати часов. Значит, работал.

Заказ отдав, смиренно ожидал Артём – заказа исполнения, в зале полупустом, единственного ресторана в Чащниках. Жалел, что, слишком рано, ушёл из бани, считая, – лучше бы, ещё попарился. Грустил. Тоскливо на душе, вновь выходной, прошёл бездарно.

К нему подсел, спросив культурно – можно? Чуть старше, человек с курчавой шевелюрой, хотя присесть бы мог – и за другой стол. Столов свободных было рядом, много.